Вопросы составлены партией «Единая Россия».
Вопросы задавали: Станислав Каримов Martin-Jochen Shulz
Вопросы задавали: Станислав Каримов Martin-Jochen Shulz
Клаус, 25 мая, когда вышел ваш новый диск, тебе исполнилось 59 лет. И ты улыбаешься?
Смущенно. Да, все-таки слегка вздрагиваешь, когда задумываешься... с другой стороны, я пока еще об этом сильно не задумывался. Слава богу, я в такой форме, что в состоянии справляться с каждодневным безумием.
Многих читателей этого журнала, наверное, еще не было на свете, когда 40 лет назад вы начинали. Какой была для тебя тогда Россия?
Угрожающей! Передо мной все еще стоит образ Хрущева в ООН. С башмаком в руке. Это был мощнейший сигнал, очень страшный. И наше представление о России сводилось к образу одного человека. Целое поколение попало под впечатление бьющего ботинка. Было страшно.
Ты еще не бывал в России, когда тебя уже занесли в списки «критически настроенных» – из-за твоей фразы: “Breshnev captured Afghanistan“.
Я не помню этой фразы. Но вполне возможно, что я это сказал.
Сегодня ковбои Белого Дома – в Афганистане и Ираке, они угрожают и Ирану. Как ты думаешь, они сегодня такие же, какими были тогда кремлевские пенсионеры в России?
“Эй, у нас большое веселье! Закончен конфликт между западом и востоком!” Это продлилось недолго! Самое позднее, 11 сентября 2001 г. лопнула мечта о мире во всем мире. И мир с новыми угрозами стал совершенно другим. Наш мир так разрушителен, полон насилия ... в нем так много опасностей, что становится страшно. В нашем новом альбоме “Humanity Hour 1” есть строка: “Nothing can change us no one can save us from ourselves”
Похоже, у тебя не осталось иллюзий. Ты разочарован?
Каждому надо быть разочарованным. Когда смотришь новости и видишь, до чего дошло человечество. В определенном смысле мы ведь каждый день приближаемся к пропасти. Walking on the Edge для всех нас. На светофорах горит красный свет, а мы едем дальше. Какое паршивое будущее!
Ты можешь что-то изменить?
Ладно, никогда не надо расставаться с надеждой, что можно изменить мир хотя бы немного. Нам надо вернуться на путь гуманности, любви и уважения, в том числе и в отношении других культур и религий. Это как раз то, что мы пытаемся показать в нашем новом альбоме.
Да, нам нужно научиться воспринимать другие формы чувствительности и ранимости... Иногда мы раним других из-за мелочей...
А мы-то всегда все делаем правильно? Нет! Неужели правомерно только наше мировоззрение? Нет. Мы должны, наконец, перестать рассматривать себя как абсолютную истину. Достаточно того, что это делают религиозные фанатики!
Сказать легко, а как это сделать?
Только, если сам живешь по этому принципу, можно ожидать от других, что они тебя будут принимать таким, какой ты есть. Для нас мост между культурами – это ритмы музыки, энергия наших текстов и ощущения звука. Поэтому мы играли в Бейруте, на Берлинской стене, в Тель- Авиве, у подножия пирамид и сразу десять раз подряд в Ленинграде. В разгаре перестройки у
Смущенно. Да, все-таки слегка вздрагиваешь, когда задумываешься... с другой стороны, я пока еще об этом сильно не задумывался. Слава богу, я в такой форме, что в состоянии справляться с каждодневным безумием.
Многих читателей этого журнала, наверное, еще не было на свете, когда 40 лет назад вы начинали. Какой была для тебя тогда Россия?
Угрожающей! Передо мной все еще стоит образ Хрущева в ООН. С башмаком в руке. Это был мощнейший сигнал, очень страшный. И наше представление о России сводилось к образу одного человека. Целое поколение попало под впечатление бьющего ботинка. Было страшно.
Ты еще не бывал в России, когда тебя уже занесли в списки «критически настроенных» – из-за твоей фразы: “Breshnev captured Afghanistan“.
Я не помню этой фразы. Но вполне возможно, что я это сказал.
Сегодня ковбои Белого Дома – в Афганистане и Ираке, они угрожают и Ирану. Как ты думаешь, они сегодня такие же, какими были тогда кремлевские пенсионеры в России?
“Эй, у нас большое веселье! Закончен конфликт между западом и востоком!” Это продлилось недолго! Самое позднее, 11 сентября 2001 г. лопнула мечта о мире во всем мире. И мир с новыми угрозами стал совершенно другим. Наш мир так разрушителен, полон насилия ... в нем так много опасностей, что становится страшно. В нашем новом альбоме “Humanity Hour 1” есть строка: “Nothing can change us no one can save us from ourselves”
Похоже, у тебя не осталось иллюзий. Ты разочарован?
Каждому надо быть разочарованным. Когда смотришь новости и видишь, до чего дошло человечество. В определенном смысле мы ведь каждый день приближаемся к пропасти. Walking on the Edge для всех нас. На светофорах горит красный свет, а мы едем дальше. Какое паршивое будущее!
Ты можешь что-то изменить?
Ладно, никогда не надо расставаться с надеждой, что можно изменить мир хотя бы немного. Нам надо вернуться на путь гуманности, любви и уважения, в том числе и в отношении других культур и религий. Это как раз то, что мы пытаемся показать в нашем новом альбоме.
Да, нам нужно научиться воспринимать другие формы чувствительности и ранимости... Иногда мы раним других из-за мелочей...
А мы-то всегда все делаем правильно? Нет! Неужели правомерно только наше мировоззрение? Нет. Мы должны, наконец, перестать рассматривать себя как абсолютную истину. Достаточно того, что это делают религиозные фанатики!
Сказать легко, а как это сделать?
Только, если сам живешь по этому принципу, можно ожидать от других, что они тебя будут принимать таким, какой ты есть. Для нас мост между культурами – это ритмы музыки, энергия наших текстов и ощущения звука. Поэтому мы играли в Бейруте, на Берлинской стене, в Тель- Авиве, у подножия пирамид и сразу десять раз подряд в Ленинграде. В разгаре перестройки у
нас было 250 тысяч поклонников! Высохшие как губка, они тосковали по свободе. Им нравился
наш хард-рок с его принципом “Kick-ass-philosophy”: “Пни в зад тем, кто тебя угнетает!”
А потом, год спустя, ты написал им гимн свободы “Wind of Change”, суперхит, голос нового мира, твой голос, твой текст. Такой же знаменитый, как „Битлз“, „Роллинг Стоунс“, Майкл Джексон или Мадонна. Ты перестал быть просто певцом, ты стал посланником надежды.
Мои чувства тогда были совершенно ясны. Наши родители въехали в Россию на танках, мы приехали с гитарами. Мы были послами! Это было очень сильное чувство. Мы, немцы, могли музыкой загладить нашу вину. В Ленинграде мы были в 1988 г., год спустя – большой “Концерт Мира” в Москве перед 250 000 зрителей. В воздухе ощущались перемены. Его можно было чувствовать, этот ветер перемен, “Wind of Change”. В том же году рухнула Берлинская Стена. Но гораздо более значительные для истории перемены произошли в Москве. Иначе я бы написал:”Ich folge der Spree bis ich die Freiheit seh’” – “Я плыву по Шпрее пока не увижу свободу”.
Это было уже давно, почти 20 лет назад. Вы побывали везде в России, от Новгорода до Владивостока. Что ты сегодня думаешь о происходящих изменениях?
Тогда изменения были огромны. Вдруг открылись большие ворота. Мы смогли общаться с людьми. Мы сблизились. Нам было ясно, что эти перемены пойдут на пользу не только России, но и нам на западе, в Германии. Нам было важно увидеть другую сторону света. Может быть, нам удалось бы найти родственные души на востоке, а не только в Америке. И мы вдруг заметили, что русские по своему менталитету и своей культуре нам намного ближе, чем некоторые другие культуры и континенты.
А ветер перемен, это был действительно сильный ветер или только буря в стакане воды?
Сначала это была действительно буря, изменившая весь восточный лагерь. Это был очень сильный ветер. Он изменил мир. И у нас в Германии произошла бескровная революция, хотя мы, немцы, вообще не в состоянии организовать никакой революции. Это нам еще слишком близко, чтобы мы могли сказать что-то разумное о сегодня и тогда. Только когда пройдет больше времени, последующие поколения смогут оценить, что же на самом деле тогда произошло. А мы просто счастливы: мы оказались в подходящий момент в подходящем месте. И с нужным посланием.
Еще раз: что вы думаете о переменах?
Да, Россия изменилась. Чисто внешне, во всяком случае, очень изменилась: “Эй, где мы? В Лас-Вегасе или в Москве?” Двадцать лет назад все было по-другому. Когда мы там были в первый раз, мы увидели огромный грузовик, он ехал по Москве, на нем было написано: “First Pizza-Truck in Moscow”. Мы подумали: Это фантастика, этого не может быть! Все было таким серым, серым, совершенно серым! А сегодня Москва – один из богатейших городов мира. И это видно. А то, что видно, оказывает влияние и на изменения, которых не видно сразу. Я смотрю на это с оптимизмом.
А сбылись ли те надежды и желания, которые твоя песня тогда зажгла в сердцах россиян?
Люди, живущие в самой большой стране на Земле, могут сегодня путешествовать, у них появилась свобода, которой их родители, их бабушки и дедушки не знали, модернизируется их разваливавшаяся экономика, Россия уже не просит милостыни в виде отсрочек платежей и кредитов. Сегодня в самых отдаленных уголках Сибири россияне могут смотреть MTV, музыку, которая еще 25 лет назад была запрещена. Кстати, также, а теперь, уже и преимущественно, собственную, русскую рок-музыку, рок и поп-музыку с русскими текстами, которые знает даже каждый посетитель дискотеки. У нас в Германии ведь немецкая рок-музыка с текстами на немецком языке – скорее экзотика.
По-твоему, русский менталитет очень связан с понятием семьи.
Да. Кто же не знает этих многочисленных тостов, сопровождающих русскую трапезу? В отличие от нас, речь произносит не только хозяин дома или почетный гость. В России участвовать должны все. Конечно, произносится тост и в честь хозяйки дома. Рано или поздно
А потом, год спустя, ты написал им гимн свободы “Wind of Change”, суперхит, голос нового мира, твой голос, твой текст. Такой же знаменитый, как „Битлз“, „Роллинг Стоунс“, Майкл Джексон или Мадонна. Ты перестал быть просто певцом, ты стал посланником надежды.
Мои чувства тогда были совершенно ясны. Наши родители въехали в Россию на танках, мы приехали с гитарами. Мы были послами! Это было очень сильное чувство. Мы, немцы, могли музыкой загладить нашу вину. В Ленинграде мы были в 1988 г., год спустя – большой “Концерт Мира” в Москве перед 250 000 зрителей. В воздухе ощущались перемены. Его можно было чувствовать, этот ветер перемен, “Wind of Change”. В том же году рухнула Берлинская Стена. Но гораздо более значительные для истории перемены произошли в Москве. Иначе я бы написал:”Ich folge der Spree bis ich die Freiheit seh’” – “Я плыву по Шпрее пока не увижу свободу”.
Это было уже давно, почти 20 лет назад. Вы побывали везде в России, от Новгорода до Владивостока. Что ты сегодня думаешь о происходящих изменениях?
Тогда изменения были огромны. Вдруг открылись большие ворота. Мы смогли общаться с людьми. Мы сблизились. Нам было ясно, что эти перемены пойдут на пользу не только России, но и нам на западе, в Германии. Нам было важно увидеть другую сторону света. Может быть, нам удалось бы найти родственные души на востоке, а не только в Америке. И мы вдруг заметили, что русские по своему менталитету и своей культуре нам намного ближе, чем некоторые другие культуры и континенты.
А ветер перемен, это был действительно сильный ветер или только буря в стакане воды?
Сначала это была действительно буря, изменившая весь восточный лагерь. Это был очень сильный ветер. Он изменил мир. И у нас в Германии произошла бескровная революция, хотя мы, немцы, вообще не в состоянии организовать никакой революции. Это нам еще слишком близко, чтобы мы могли сказать что-то разумное о сегодня и тогда. Только когда пройдет больше времени, последующие поколения смогут оценить, что же на самом деле тогда произошло. А мы просто счастливы: мы оказались в подходящий момент в подходящем месте. И с нужным посланием.
Еще раз: что вы думаете о переменах?
Да, Россия изменилась. Чисто внешне, во всяком случае, очень изменилась: “Эй, где мы? В Лас-Вегасе или в Москве?” Двадцать лет назад все было по-другому. Когда мы там были в первый раз, мы увидели огромный грузовик, он ехал по Москве, на нем было написано: “First Pizza-Truck in Moscow”. Мы подумали: Это фантастика, этого не может быть! Все было таким серым, серым, совершенно серым! А сегодня Москва – один из богатейших городов мира. И это видно. А то, что видно, оказывает влияние и на изменения, которых не видно сразу. Я смотрю на это с оптимизмом.
А сбылись ли те надежды и желания, которые твоя песня тогда зажгла в сердцах россиян?
Люди, живущие в самой большой стране на Земле, могут сегодня путешествовать, у них появилась свобода, которой их родители, их бабушки и дедушки не знали, модернизируется их разваливавшаяся экономика, Россия уже не просит милостыни в виде отсрочек платежей и кредитов. Сегодня в самых отдаленных уголках Сибири россияне могут смотреть MTV, музыку, которая еще 25 лет назад была запрещена. Кстати, также, а теперь, уже и преимущественно, собственную, русскую рок-музыку, рок и поп-музыку с русскими текстами, которые знает даже каждый посетитель дискотеки. У нас в Германии ведь немецкая рок-музыка с текстами на немецком языке – скорее экзотика.
По-твоему, русский менталитет очень связан с понятием семьи.
Да. Кто же не знает этих многочисленных тостов, сопровождающих русскую трапезу? В отличие от нас, речь произносит не только хозяин дома или почетный гость. В России участвовать должны все. Конечно, произносится тост и в честь хозяйки дома. Рано или поздно
каждый что-нибудь говорит. Пьют за здоровье, за чьи-либо замечательные качества, за успех,
за гармонию, за тайную главу семьи – бабушку, а иногда и за народ и родину. Все это
относится к большой русской семье. Такая семейная традиция большого стоит! Нам это всегда
очень нравилось, это нас трогало за душу.
Вернемся к Клаусу Майне как человеку и артисту. На свете существует немного людей, которым довелось дать концерт на Красной Площади в Москве. Ты осознавал, что с этого момента, после всего этого огромного успеха Scorpions, ты окончательно входишь в число знаменитейших артистов в мире? Что это было для тебя: эйфория, эмоция или спокойное восприятие судьбы?
Точно не второе. Но и не эйфория. Такие особые моменты в жизни требуют большего от человека: мне хотелось делать свою работу особенно хорошо. Это то, что волнует вас в такой момент. Концерт на Красной Площади – это, конечно, было нечто особенное. Это трудно выразить словами. У нас в голове были образы больших военных парадов, демонстрация военной силы. Ракеты. Танки. Знамена... И вдруг ты стоишь там с горящим красным факелом в руке и поешь “Wind of Change”, а Кремль залит фантастическим красным светом. Вот он я, артист и профессиональный певец, я – человек, чувствуюший дыхание истории и начало новых времен, вот он я, незначительный Клаус Майне, у ног которого лежит великая русская нация, тысячи поклонников поют мои песни... Было ли это на самом деле? Было!
На концерте ты спел по-русски “Полюшко, поле”. Это произвело огромный эффект. Выбор пал на эту песню случайно?
Это песня, которая как никакая другая отражает русскую душу. На меня огромное влияние оказывают сильные мелодии. Это и была основная причина, по которой мне захотелось спеть эту песню, ну и потому что я, конечно, знал, что она настолько известна, что все будут тронуты и будут петь вместе со мной. А это имело и еще одно преимущество: я не владею русским языком, и был уверен, что люди быстро начнут мне подпевать. Так оно и было, и мне не пришлось слишком долго выражаться на незнакомом мне языке.
Что ты чувствуешь, когда сверху видишь сотни тысяч восторженных поклонников?
Важно не большое количество. Важна энергия, поднимающаяся к нам на сцену от зрительного зала, от стадиона или бескрайних площадей. Эта энергия проникает в наши души, дает нам силу, делает нас больше. И мы возвращаем ее тысячекратно. В 2003 году мы совершили большое турне по России. По многим городам с миллионным населением, названий которых мы до того и не знали. Перед этим мы стояли перед огромной картой. “Посмотрите, – сказал наш продюсер, – это Россия. А вы все время играете почти только в Москве или Петербурге. Вам не хочется спеть везде, где есть ваши поклонники? Им ведь вряд ли когда-нибудь удастся так далеко поехать из-за концерта”. Так мы и сделали. И это стало потрясающим событием для нас и для наших поклонников. Мы очень старались, нам очень хотелось вернуть хотя бы часть той энергии, которой нас везде очаровывали российские поклонники.
На протяжении 70 лет единственной культурой в Кремле была идеология коммунизма, самыми современыми авторами были Маркс, Ленин и Сталин. И вот вы, представители хард-рока, завоевываете Кремль. Вас приглашает президент Михаил Горбачев.
Он пригласил нас занять места за длинным столом заседаний. Я очень удивился, когда он захотел, чтобы я сел рядом с ним. Известно ведь, что обычно гости сидят напротив президента. Он дал нам почувствовать, что и в Кремле теперь не все должно быть так официально, что и там тоже возможны перемены.
И о чем вы говорили?
Он попытался нам объяснить, как трудно заниматься политикой в такой большой стране, в стране, переживающей перелом, с центробежными силами в экономике, обществе, народах на окраинах огромного пространства. Нет, Горбачев не говорил с нами как с друзьями. Он был непринужденным, да! Но все-таки глава государства харизматический. Я ему рассказал о тех образах Кремля, которые были в наших головах, о страхе, который нам внушил ботинок
Вернемся к Клаусу Майне как человеку и артисту. На свете существует немного людей, которым довелось дать концерт на Красной Площади в Москве. Ты осознавал, что с этого момента, после всего этого огромного успеха Scorpions, ты окончательно входишь в число знаменитейших артистов в мире? Что это было для тебя: эйфория, эмоция или спокойное восприятие судьбы?
Точно не второе. Но и не эйфория. Такие особые моменты в жизни требуют большего от человека: мне хотелось делать свою работу особенно хорошо. Это то, что волнует вас в такой момент. Концерт на Красной Площади – это, конечно, было нечто особенное. Это трудно выразить словами. У нас в голове были образы больших военных парадов, демонстрация военной силы. Ракеты. Танки. Знамена... И вдруг ты стоишь там с горящим красным факелом в руке и поешь “Wind of Change”, а Кремль залит фантастическим красным светом. Вот он я, артист и профессиональный певец, я – человек, чувствуюший дыхание истории и начало новых времен, вот он я, незначительный Клаус Майне, у ног которого лежит великая русская нация, тысячи поклонников поют мои песни... Было ли это на самом деле? Было!
На концерте ты спел по-русски “Полюшко, поле”. Это произвело огромный эффект. Выбор пал на эту песню случайно?
Это песня, которая как никакая другая отражает русскую душу. На меня огромное влияние оказывают сильные мелодии. Это и была основная причина, по которой мне захотелось спеть эту песню, ну и потому что я, конечно, знал, что она настолько известна, что все будут тронуты и будут петь вместе со мной. А это имело и еще одно преимущество: я не владею русским языком, и был уверен, что люди быстро начнут мне подпевать. Так оно и было, и мне не пришлось слишком долго выражаться на незнакомом мне языке.
Что ты чувствуешь, когда сверху видишь сотни тысяч восторженных поклонников?
Важно не большое количество. Важна энергия, поднимающаяся к нам на сцену от зрительного зала, от стадиона или бескрайних площадей. Эта энергия проникает в наши души, дает нам силу, делает нас больше. И мы возвращаем ее тысячекратно. В 2003 году мы совершили большое турне по России. По многим городам с миллионным населением, названий которых мы до того и не знали. Перед этим мы стояли перед огромной картой. “Посмотрите, – сказал наш продюсер, – это Россия. А вы все время играете почти только в Москве или Петербурге. Вам не хочется спеть везде, где есть ваши поклонники? Им ведь вряд ли когда-нибудь удастся так далеко поехать из-за концерта”. Так мы и сделали. И это стало потрясающим событием для нас и для наших поклонников. Мы очень старались, нам очень хотелось вернуть хотя бы часть той энергии, которой нас везде очаровывали российские поклонники.
На протяжении 70 лет единственной культурой в Кремле была идеология коммунизма, самыми современыми авторами были Маркс, Ленин и Сталин. И вот вы, представители хард-рока, завоевываете Кремль. Вас приглашает президент Михаил Горбачев.
Он пригласил нас занять места за длинным столом заседаний. Я очень удивился, когда он захотел, чтобы я сел рядом с ним. Известно ведь, что обычно гости сидят напротив президента. Он дал нам почувствовать, что и в Кремле теперь не все должно быть так официально, что и там тоже возможны перемены.
И о чем вы говорили?
Он попытался нам объяснить, как трудно заниматься политикой в такой большой стране, в стране, переживающей перелом, с центробежными силами в экономике, обществе, народах на окраинах огромного пространства. Нет, Горбачев не говорил с нами как с друзьями. Он был непринужденным, да! Но все-таки глава государства харизматический. Я ему рассказал о тех образах Кремля, которые были в наших головах, о страхе, который нам внушил ботинок
Хрущева на заседании ООН. “Но это же тоже был в определенном смысле рок!” – засмеялся
Горбачев.
Тебе это понравилось?
Конечно. Но больше всего то, что он вообще нас пригласил. Советский Союз переживал последние дни. Через 11 дней после этой встречи был свернут государственный флаг. Это было 14 декабря 1991 года. А этот человек нашел время для нас. Под конец разговора он попросил его извинить: президент Миттеран на проводе. В последующие годы мы часто виделись. Он навсегда останется в сердцах немцев. Без него не было бы объединеня Германии.
Глубина чувств и сильные эмоции, русская душа и немецкий романтизм. Есть ли общее между ними?
Русская душа таит в себе какую-то грусть, глубину, меланхолию. В ней чувствуется эта огромная страна. А разве в нашей немецкой культуре нет похожей тяжести? И русские, и немцы, находящиеся под влиянием романтизма – мастера эмоций. Оба народа подарили миру лучших писателей, великих композиторов и замечательных художников. Р.М. Рильке хотел встретиться с Толстым и подружился в поезде с Пастернаками. Достоевский написал “Игрока” в Баден-Бадене, Бетховен хотел посвятить свою легендарную Девятую симфонию царю Александру, а песню о сурке, которую не знает ни один немец, зато все в России, тоже сочинил Бетховен на слова великого Гете. В Веймаре стоит памятник Пушкину, а в Санкт-Петербурге – старику Бисмарку. Короче: мы очень близки и похожи. И когда я заглядываю в свою душу, то я чувствую, что мне одинаково хорошо и в той, и в другой культуре.
Может быть, тебе это дается особенно легко. Ты и Scorpions, вы и в музыке открыты: одна из лучших команд хард-рока, которая подарила миру и несколько прекраснейших баллад и песен. Да, мы играем много песен, устремленных вперед, заряженных энергией, но и глубокие, эмоциональные баллады, которые ласкают душу. Это полярность нашей музыки. Применительно к России: они почувствовали нашу силу и энергию и открыли для себя в нашей музыке чувство свободы. Мы сами воспевали свою свободу. От мира, в котором мы выросли. Тогда, 40 лет назад, мы преодолевали границы мещанской жизни. Великолепный агрессивный саунд, крик о свободе, наша сила – да, это Scorpions. Но мы постоянно передвигали и свои собственные границы, и написали пару прекрасных песен о любви и баллад, сплавив вместе мир и душу. Я думаю, это то напряжение, которое особенно хорошо чувствуют и понимают наши российские поклонники.
Тебе это понравилось?
Конечно. Но больше всего то, что он вообще нас пригласил. Советский Союз переживал последние дни. Через 11 дней после этой встречи был свернут государственный флаг. Это было 14 декабря 1991 года. А этот человек нашел время для нас. Под конец разговора он попросил его извинить: президент Миттеран на проводе. В последующие годы мы часто виделись. Он навсегда останется в сердцах немцев. Без него не было бы объединеня Германии.
Глубина чувств и сильные эмоции, русская душа и немецкий романтизм. Есть ли общее между ними?
Русская душа таит в себе какую-то грусть, глубину, меланхолию. В ней чувствуется эта огромная страна. А разве в нашей немецкой культуре нет похожей тяжести? И русские, и немцы, находящиеся под влиянием романтизма – мастера эмоций. Оба народа подарили миру лучших писателей, великих композиторов и замечательных художников. Р.М. Рильке хотел встретиться с Толстым и подружился в поезде с Пастернаками. Достоевский написал “Игрока” в Баден-Бадене, Бетховен хотел посвятить свою легендарную Девятую симфонию царю Александру, а песню о сурке, которую не знает ни один немец, зато все в России, тоже сочинил Бетховен на слова великого Гете. В Веймаре стоит памятник Пушкину, а в Санкт-Петербурге – старику Бисмарку. Короче: мы очень близки и похожи. И когда я заглядываю в свою душу, то я чувствую, что мне одинаково хорошо и в той, и в другой культуре.
Может быть, тебе это дается особенно легко. Ты и Scorpions, вы и в музыке открыты: одна из лучших команд хард-рока, которая подарила миру и несколько прекраснейших баллад и песен. Да, мы играем много песен, устремленных вперед, заряженных энергией, но и глубокие, эмоциональные баллады, которые ласкают душу. Это полярность нашей музыки. Применительно к России: они почувствовали нашу силу и энергию и открыли для себя в нашей музыке чувство свободы. Мы сами воспевали свою свободу. От мира, в котором мы выросли. Тогда, 40 лет назад, мы преодолевали границы мещанской жизни. Великолепный агрессивный саунд, крик о свободе, наша сила – да, это Scorpions. Но мы постоянно передвигали и свои собственные границы, и написали пару прекрасных песен о любви и баллад, сплавив вместе мир и душу. Я думаю, это то напряжение, которое особенно хорошо чувствуют и понимают наши российские поклонники.
